ОТ РЕДАКЦИИ. Как было отмечено в интервью с Константином Бабкиным, работа Московского эконо­мического форума началась с секционных заседаний. В частности, еще в декабре минувшего года состоялось заседание финансовой секции, где обсуждались экзотиче­ские и весьма небезвредные черты действующей в России кредитно-финансовой системы. Ниже представлены небольшие выдержки из ключевых выступлений.

БОЛДЫРЕВ   Ю.Ю.:   Что такое обмен валютами между,скажем, Европейским Союзом и США в рамках их резервов?Для неполитизированных ана­литиков это всего лишь обмен надежными активами. А что это такое для людей, которые занимались когда-нибудь интересами государства, госу­дарственной безопасностью? Это обмен валютами между стратегическими союзниками. Они, в том числе, и военные союзники. А мы являемся их военными союзниками? То есть, когда мы говорим о рациональном использовании золотовалютных резервов, надо говорить не только о том, чтобы уменьшить их объем, но и о том, в каких активах в каких пропорциях их уместно хранить. Не говоря уже о том, что по золотовалютным резервам мы третья страна мира, а по золотым резервам мы какая? А по золотым резервам мы где-то очень далеко.

Проблема в том, что у нас нет надежных сильных союз­ников со своими устойчивыми конвертируемыми валю­тами. В этом смысле вопрос резервов не чисто центробанковский и правительственный. Это вопрос политической стратегии — нужно вкладываться в создание союзов, в то, чтобы у союзников были твердые надежные валюты, и нужно взаимно хранить резервы, в том числе, в валютах союзников. И никак иначе, если мы говорим о нацио­нальных интересах России.

Второе. Борьба с инфляцией — не самоцель. Речь не о том, что мы за инфляцию, но борьба с ней — не более чем инстру­мент среди прочих, и в комплексе — инструмент обеспе­чения наилучших условий для развития национальной эко­номики. Это задача, которая перед нашим Центробанком до сих пор никем не поставлена. Поэтому очень важно подчеркнуть, что мы не против борьбы с инфляцией. Мы против борьбы с ней теми методами, которыми сегодня она осуществляется. Притом, что инфляция издержек, которая программируется путем планового повышения тарифов на электроэнергию, газ и так далее, вот с этой-то инфляцией никто не борется.

Нельзя написать заранее точную, ясную концепцию того, какую финансово-кредитную политику мы должны проводить в течение ближайших 5 или 10 лет. Можно напи­сать только общие принципы, привязанные к сегодняш­нему дню. Но завтра ситуация изменится непредсказуемым образом, и принципы надо будет формулировать другие.

Детальные инструкции «что делать» важнее заменить принятием определенного мировоззрения. Важнее заме­нить условного Дубинина или Игнатьев на условного Глазьева. Это даст больше. Вместо пошагового планиро­вания нужно решать институциональные вопросы. Если мы хотим, чтобы Центральный Банк был кровеносной системой экономики, обеспечивающей мышцы и мозг, а не инструментом отложения лишнего жира, мы должны реализовывать соответствующие механизмы. Например, решить раз и навсегда: в Национальном банковском совете не менее двух третей должны составлять представители реального сектора экономики. Не финансово-спекулятив­ного, а реального. Нам там нужны люди, про которых мы твердо знаем, что весь их доход — это доход от эффектив­ности и прибыльности вот этого самого реального сектора экономики, тех отраслей, которые мы считаем жизненно важными.

КАТАСОНОВ В.Ю.: Речь идет о правилах, по которым должен действовать Цен­тральный Банк. Мировая история знает несколько основных моделей, и та модель, которую сегодня мы имеем несчастье наблюдать, это модель валютного управления. Конечно, Центральный Банк

как бы регулирует курс российской денежной единицы в рамках определенного диапазона, но это детали. На самом деле, ЦБ действует как валютный обменник, и происходит просто «перекраска» зеленой бумаги в национальные цвета. Поэтому, когда мне задают вопрос, как улучшать денежно-кредитную политику, я говорю, что у нас вообще нет такой политики, поскольку у валютного обменника своей поли­тики быть не может. Есть просто инструкция, по которой действует девушка, сидящая в кабинке.

На самом деле, человечество выработало три основные модели. Одну я уже назвал. Вторая — это эмиссия денег под реальные потребности реального сектора экономики. Иногда ее называют немецкой. В ее рамках идет рефинан­сирование от ЦБ под те кредиты, которые коммерческие банки выдают предприятиям реального сектора экономики.

Сейчас ситуация с наличностью и ликвидностью в рос­сийской экономике более-менее удовлетворительная, но в любой момент она может поменяться, потому что рублевая денежная масса напрямую зависит от выручки за нефть и газ и от иностранных инвестиций. Но не мы управляем ценами на «черное золото» и потоками инвестиций. Значит, мы сами ставим себя в опасную зависимость от внешних хозяев нашего «обменника».

Третий вариант — это скупка долговых обязательств правительством. Собственно говоря, Соединенные Штаты активно используют эту модель. Идет обмен одних бумажек на другие.

Но есть еще одна модель, которая иногда проявлялась в истории экономики — это казначейская эмиссия денег. Но мировые банкиры, люто ненавидят эту модель. На самом деле, государство имеет все полномочия, все конституци­онные права для того чтобы самостоятельно осуществлять эмиссию денег и не находиться в унизительной зависи­мости от мировых ростовщиков. Если вы сегодня откроете экономический учебник по ДКБ (деньги, кредиты, банки), вы там эту альтернативу вообще не увидите, она вообще не обсуждается. То есть, нас загоняют в очень узкий диапазон вариантов, и предлагают обсуждать, например, какой явля­ется оптимальная ставка рефинансирования Центрального Банка при нынешней нелепой системе денежной эмиссии…

Мы должны выйти из этого узкого коридора, и с высоты посмотреть на возможные альтернативы. Альтернативы проявляются тогда, когда мы действительно понимаем мировую финансовую историю, понимаем ее интригу, ее скрытые пружины, и понимаем, почему сегодня нас заго­няют именно в этот узкий коридор.

КОЛГАНОВ А.И.: На наш взгляд, невозможно рассма­тривать вопросы кредитного финансирования и эмисси­онной политики, банковской политики в отрыве от бюджет­ного финансирования эконо­мики. Мы выдвигаем доста­точно жесткое утверждение, что уровень перераспределения

валового внутреннего продукта через государственный бюджет, имеется в виду консолидированный бюджет плюс внебюджетные фонды, — должен быть поднят с нынешнего уровня 38-39% до 50-55% от ВВП. Без этого невозможно решить целый ряд проблем, связанных с совершенствова­нием структуры российской экономики.

Но за счет чего увеличивать доходы бюджета, если мы не хотим увеличивать нагрузку на бизнес? В первую очередь, за счет прогрессивного подоходного и прогрессивного иму­щественного налога. Это, во-первых, будет способствовать сглаживанию неоправданно высокой социальной диффе­ренциации, а, во-вторых, стимулировать перераспреде­ление доходов с непроизводительных расходов на инвести­рование в экономику. Другим источником роста должен стать переход от существующего сейчас механизма частич­ного изъятия природной ренты через налоги, которые мало­чувствительны к экономической оценке эксплуатируемых природных ресурсов, к дифференциальным отчислениям, в зависимости от оценки ресурсов. Речь идет о механизме, который существует во многих странах мира, и от кото­рого наше правительство отказывается под предлогом его сложности. Какой бы он не был сложный, он эффективный! Необходимо пересмотреть также доходную составляющую местных и региональных бюджетов. Сейчас ситуация там совершенно безобразная. Источники пополнения регио­нальных и местных бюджетов должны быть расширены.

На что мы предлагаем расходовать увеличенный бюджет? В первую очередь, на социально-культурные цели и на поддержку национальной экономики. Именно эти статьи расходов в нынешнем бюджете неоправданно зани­жены, как по сравнению со сложившейся международной практикой, так и по сравнению с реальными потребно­стями нашего общества. Везде расходы на эти цели зани­мают большую часть бюджета, у нас — меньшую.

Например, надо увеличить долю расходов на образо­вание (и государственных, и частных) с нынешних 4,7% до 10-12% ВВП. Этот уровень расходов является минимально необходимым для того, чтобы переломить тенденцию деградации системы образования. Без нормально подго­товленных кадров не будет никакого нормального развития национальной экономики.То же самое касается расходов на здравоохранение. Сейчас доля наших расходов ниже, чем это принято в мире. И это говорит о приоритетах государственной политики. Если мы не хотим нормально финансировать образование и здравоохранение, у нас не будет ни социального госу­дарства, ни модернизации, ни инновационной экономики. Никогда.

Расходы на научные исследования, опытно-конструк­торские разработки. У нас эта система находится в состо­янии полуразвала. Нужно довести расходы примерно до 3-3,5% ВВП, и это не предел. Необходимо диверсифициро­вать каналы финансирования науки. Если не будет высо­кого уровня государственного финансирования науки, не удастся привлечь и частные инвестиции.

Увеличение бюджетных ассигнований на поддержку национальной экономики. В первую очередь, это рекон­струкция производственной инфраструктуры, которая у нас находится в очень тяжелом положении. Это и жилищно-коммунальное хозяйство, энергетическая система, транс­портная сеть, аграрный сектор.

Что касается изменений в финансовой системе, здесь нужно некоторое усиление контроля над операциями на финансовом рынке, в том числе, над эмиссией финансовых инструментов, над трансграничным движением капиталов, над формированием задолженностей государственных корпораций. Нужно расширение функций Центрального Банка по контролю над коммерческими банками и, в каче­стве института развития, — создание, государственного инвестиционного банка, через который будут финансиро­ваться долгосрочные проекты в рамках государственных программ, в том числе, на основах частно-государственного партнерства.

По использованию резервного фонда для долгосрочного финансирования инвестиционных проектов. Риск некото­рого повышения инфляции, если мы эти средства запустим в экономику, не соразмерим с фундаментальным риском деградации национальной производственной системы.

ГЕРАЩЕНКО В.В.: Итак, где хранятся российские резервы, какова их судьба, и как вернуть Резервный фонд в Россию. По этим темам у меня всегда возникает один вопрос: а какого черта Минфин держит плюсы бюджета, которые у него возникают во времена высоких цен на нефть, в казна­чейских обязательствах США? Для чего он кредитует эко­номику США? Причем, процентные ставки по казначей­ским обязательствам достаточно низкие. Чем кончится вся жизнь США в долг, — и в долг торгово-платежного баланса, и в долг выпуска их обязательств, казначейских векселей, — никто предсказать не может. Но я считаю, при том состо­янии экономики, которое мы имеем сейчас, держать плюсы бюджета нескольких лет и кредитовать экономику США -это государственное преступление, о чем все молчат, будто ничего не понимают — люди со всякими докторскими, кан­дидатскими степенями.

КОБЯКОВ А.Б.: Наши оппоненты говорят в том, что деньги, которые сейчас лежат в золотовалютных резервах, наша «экономика не переварит». Чушь! Даже согласно официальным данным, инвестиции, то есть создание новых сооружений, зданий, покупка машин и оборудования в России составляет 22% ВВП. Если считать по курсу, размер ВВП России — около 1,5 трлн. долларов. Если считать по паритету покупательной способности, — это около 2,5 трлн. При объеме инвестиций в 22% речь идет о сумме порядка 600 млрд. долларов в год. Все золотовалютные резервы, — 530. В проекте решения Форума предлагается сократить их до 350. То есть переварить-то нашей голодной экономике надо какие-то 150-180 млрд. Это шутки, понимаете?

Что такое один современный инвестиционный проект? Мы говорим, например, что большую часть нефтепродуктов нужно у себя производить, а не перерабатывать за рубежом. Постройка серьезного нефтеперерабатывающего, нефтехимического комплекса — это от 50 млрд. То есть привлекаемых из резерва сумм хватит на три таких комплекса. Всего!

Теперь по поводу потерь, которые мы несем от складирования денег в золотовалютных резервах по нынешней схеме. Мы теряем ежегодно не менее 50 млрд. долларов от того, что храним их за рубежом. Это элементарный подсчет. Учет, согласно нашим законам, ведется в рублях, держим мы фонды, при этом, в зарубежных валютах.

Рублевая инфляция на момент, когда я делал доклад на эту тему, еще в 2007 году, составляла по разным оценкам от 10 до 15%. С тех пор, действительно, инфляция снизилась, но, с другой стороны, резко снизилась доходность тех инструментов, в которых мы храним эти фонды. Потому разница между инфляцией и доходностью этих инструментов составляет как минимум 5-6 процентных пунктов. Это то, что мы с вами просто теряем, потому что они же в рублях подлежат учету.

Даже при неизменности валютного курса потери стабильны именно в этих масштабах.

Наконец, любому финансисту известно, что такое недополученный доход. Мы фактически не даем возможность этим деньгам работать в экономике и заработать новую добавленную стоимость. С учетом этого потери доходят до 100 млрд. долларов в год.

Если хотя бы частично вернуть правило валютного контроля, которые существовали до 2003 года, то мы элементарно можем хотя бы половину оттока капитала вернуть назад. Мы ведь понимаем, что основной отток вообще никак не связан с инвестиционными условиями. Вот вам в сумме те величины, которые легко переварит российская экономика, и они добавят нам 2-3, а при их адресном направлении, — 4 процентных пункта годового экономического роста.