ОТ РЕДАКЦИИ. Как было отмечено в интервью с Константином Бабкиным, работа Московского экономического форума началась с секционных заседаний. В частности, еще в декабре минувшего года состоялось заседание финансовой секции, где обсуждались экзотические и весьма небезвредные черты действующей в России кредитно-финансовой системы. Ниже представлены небольшие выдержки из ключевых выступлений.
БОЛДЫРЕВ Ю.Ю.: Что такое обмен валютами между,скажем, Европейским Союзом и США в рамках их резервов?Для неполитизированных аналитиков это всего лишь обмен надежными активами. А что это такое для людей, которые занимались когда-нибудь интересами государства, государственной безопасностью? Это обмен валютами между стратегическими союзниками. Они, в том числе, и военные союзники. А мы являемся их военными союзниками? То есть, когда мы говорим о рациональном использовании золотовалютных резервов, надо говорить не только о том, чтобы уменьшить их объем, но и о том, в каких активах в каких пропорциях их уместно хранить. Не говоря уже о том, что по золотовалютным резервам мы третья страна мира, а по золотым резервам мы какая? А по золотым резервам мы где-то очень далеко.
Проблема в том, что у нас нет надежных сильных союзников со своими устойчивыми конвертируемыми валютами. В этом смысле вопрос резервов не чисто центробанковский и правительственный. Это вопрос политической стратегии — нужно вкладываться в создание союзов, в то, чтобы у союзников были твердые надежные валюты, и нужно взаимно хранить резервы, в том числе, в валютах союзников. И никак иначе, если мы говорим о национальных интересах России.
Второе. Борьба с инфляцией — не самоцель. Речь не о том, что мы за инфляцию, но борьба с ней — не более чем инструмент среди прочих, и в комплексе — инструмент обеспечения наилучших условий для развития национальной экономики. Это задача, которая перед нашим Центробанком до сих пор никем не поставлена. Поэтому очень важно подчеркнуть, что мы не против борьбы с инфляцией. Мы против борьбы с ней теми методами, которыми сегодня она осуществляется. Притом, что инфляция издержек, которая программируется путем планового повышения тарифов на электроэнергию, газ и так далее, вот с этой-то инфляцией никто не борется.
Нельзя написать заранее точную, ясную концепцию того, какую финансово-кредитную политику мы должны проводить в течение ближайших 5 или 10 лет. Можно написать только общие принципы, привязанные к сегодняшнему дню. Но завтра ситуация изменится непредсказуемым образом, и принципы надо будет формулировать другие.
Детальные инструкции «что делать» важнее заменить принятием определенного мировоззрения. Важнее заменить условного Дубинина или Игнатьев на условного Глазьева. Это даст больше. Вместо пошагового планирования нужно решать институциональные вопросы. Если мы хотим, чтобы Центральный Банк был кровеносной системой экономики, обеспечивающей мышцы и мозг, а не инструментом отложения лишнего жира, мы должны реализовывать соответствующие механизмы. Например, решить раз и навсегда: в Национальном банковском совете не менее двух третей должны составлять представители реального сектора экономики. Не финансово-спекулятивного, а реального. Нам там нужны люди, про которых мы твердо знаем, что весь их доход — это доход от эффективности и прибыльности вот этого самого реального сектора экономики, тех отраслей, которые мы считаем жизненно важными.

КАТАСОНОВ В.Ю.: Речь идет о правилах, по которым должен действовать Центральный Банк. Мировая история знает несколько основных моделей, и та модель, которую сегодня мы имеем несчастье наблюдать, это модель валютного управления. Конечно, Центральный Банк
как бы регулирует курс российской денежной единицы в рамках определенного диапазона, но это детали. На самом деле, ЦБ действует как валютный обменник, и происходит просто «перекраска» зеленой бумаги в национальные цвета. Поэтому, когда мне задают вопрос, как улучшать денежно-кредитную политику, я говорю, что у нас вообще нет такой политики, поскольку у валютного обменника своей политики быть не может. Есть просто инструкция, по которой действует девушка, сидящая в кабинке.
На самом деле, человечество выработало три основные модели. Одну я уже назвал. Вторая — это эмиссия денег под реальные потребности реального сектора экономики. Иногда ее называют немецкой. В ее рамках идет рефинансирование от ЦБ под те кредиты, которые коммерческие банки выдают предприятиям реального сектора экономики.
Сейчас ситуация с наличностью и ликвидностью в российской экономике более-менее удовлетворительная, но в любой момент она может поменяться, потому что рублевая денежная масса напрямую зависит от выручки за нефть и газ и от иностранных инвестиций. Но не мы управляем ценами на «черное золото» и потоками инвестиций. Значит, мы сами ставим себя в опасную зависимость от внешних хозяев нашего «обменника».
Третий вариант — это скупка долговых обязательств правительством. Собственно говоря, Соединенные Штаты активно используют эту модель. Идет обмен одних бумажек на другие.
Но есть еще одна модель, которая иногда проявлялась в истории экономики — это казначейская эмиссия денег. Но мировые банкиры, люто ненавидят эту модель. На самом деле, государство имеет все полномочия, все конституционные права для того чтобы самостоятельно осуществлять эмиссию денег и не находиться в унизительной зависимости от мировых ростовщиков. Если вы сегодня откроете экономический учебник по ДКБ (деньги, кредиты, банки), вы там эту альтернативу вообще не увидите, она вообще не обсуждается. То есть, нас загоняют в очень узкий диапазон вариантов, и предлагают обсуждать, например, какой является оптимальная ставка рефинансирования Центрального Банка при нынешней нелепой системе денежной эмиссии…
Мы должны выйти из этого узкого коридора, и с высоты посмотреть на возможные альтернативы. Альтернативы проявляются тогда, когда мы действительно понимаем мировую финансовую историю, понимаем ее интригу, ее скрытые пружины, и понимаем, почему сегодня нас загоняют именно в этот узкий коридор.

КОЛГАНОВ А.И.: На наш взгляд, невозможно рассматривать вопросы кредитного финансирования и эмиссионной политики, банковской политики в отрыве от бюджетного финансирования экономики. Мы выдвигаем достаточно жесткое утверждение, что уровень перераспределения
валового внутреннего продукта через государственный бюджет, имеется в виду консолидированный бюджет плюс внебюджетные фонды, — должен быть поднят с нынешнего уровня 38-39% до 50-55% от ВВП. Без этого невозможно решить целый ряд проблем, связанных с совершенствованием структуры российской экономики.
Но за счет чего увеличивать доходы бюджета, если мы не хотим увеличивать нагрузку на бизнес? В первую очередь, за счет прогрессивного подоходного и прогрессивного имущественного налога. Это, во-первых, будет способствовать сглаживанию неоправданно высокой социальной дифференциации, а, во-вторых, стимулировать перераспределение доходов с непроизводительных расходов на инвестирование в экономику. Другим источником роста должен стать переход от существующего сейчас механизма частичного изъятия природной ренты через налоги, которые малочувствительны к экономической оценке эксплуатируемых природных ресурсов, к дифференциальным отчислениям, в зависимости от оценки ресурсов. Речь идет о механизме, который существует во многих странах мира, и от которого наше правительство отказывается под предлогом его сложности. Какой бы он не был сложный, он эффективный! Необходимо пересмотреть также доходную составляющую местных и региональных бюджетов. Сейчас ситуация там совершенно безобразная. Источники пополнения региональных и местных бюджетов должны быть расширены.
На что мы предлагаем расходовать увеличенный бюджет? В первую очередь, на социально-культурные цели и на поддержку национальной экономики. Именно эти статьи расходов в нынешнем бюджете неоправданно занижены, как по сравнению со сложившейся международной практикой, так и по сравнению с реальными потребностями нашего общества. Везде расходы на эти цели занимают большую часть бюджета, у нас — меньшую.
Например, надо увеличить долю расходов на образование (и государственных, и частных) с нынешних 4,7% до 10-12% ВВП. Этот уровень расходов является минимально необходимым для того, чтобы переломить тенденцию деградации системы образования. Без нормально подготовленных кадров не будет никакого нормального развития национальной экономики.То же самое касается расходов на здравоохранение. Сейчас доля наших расходов ниже, чем это принято в мире. И это говорит о приоритетах государственной политики. Если мы не хотим нормально финансировать образование и здравоохранение, у нас не будет ни социального государства, ни модернизации, ни инновационной экономики. Никогда.
Расходы на научные исследования, опытно-конструкторские разработки. У нас эта система находится в состоянии полуразвала. Нужно довести расходы примерно до 3-3,5% ВВП, и это не предел. Необходимо диверсифицировать каналы финансирования науки. Если не будет высокого уровня государственного финансирования науки, не удастся привлечь и частные инвестиции.
Увеличение бюджетных ассигнований на поддержку национальной экономики. В первую очередь, это реконструкция производственной инфраструктуры, которая у нас находится в очень тяжелом положении. Это и жилищно-коммунальное хозяйство, энергетическая система, транспортная сеть, аграрный сектор.
Что касается изменений в финансовой системе, здесь нужно некоторое усиление контроля над операциями на финансовом рынке, в том числе, над эмиссией финансовых инструментов, над трансграничным движением капиталов, над формированием задолженностей государственных корпораций. Нужно расширение функций Центрального Банка по контролю над коммерческими банками и, в качестве института развития, — создание, государственного инвестиционного банка, через который будут финансироваться долгосрочные проекты в рамках государственных программ, в том числе, на основах частно-государственного партнерства.
По использованию резервного фонда для долгосрочного финансирования инвестиционных проектов. Риск некоторого повышения инфляции, если мы эти средства запустим в экономику, не соразмерим с фундаментальным риском деградации национальной производственной системы.

ГЕРАЩЕНКО В.В.: Итак, где хранятся российские резервы, какова их судьба, и как вернуть Резервный фонд в Россию. По этим темам у меня всегда возникает один вопрос: а какого черта Минфин держит плюсы бюджета, которые у него возникают во времена высоких цен на нефть, в казначейских обязательствах США? Для чего он кредитует экономику США? Причем, процентные ставки по казначейским обязательствам достаточно низкие. Чем кончится вся жизнь США в долг, — и в долг торгово-платежного баланса, и в долг выпуска их обязательств, казначейских векселей, — никто предсказать не может. Но я считаю, при том состоянии экономики, которое мы имеем сейчас, держать плюсы бюджета нескольких лет и кредитовать экономику США -это государственное преступление, о чем все молчат, будто ничего не понимают — люди со всякими докторскими, кандидатскими степенями.

КОБЯКОВ А.Б.: Наши оппоненты говорят в том, что деньги, которые сейчас лежат в золотовалютных резервах, наша «экономика не переварит». Чушь! Даже согласно официальным данным, инвестиции, то есть создание новых сооружений, зданий, покупка машин и оборудования в России составляет 22% ВВП. Если считать по курсу, размер ВВП России — около 1,5 трлн. долларов. Если считать по паритету покупательной способности, — это около 2,5 трлн. При объеме инвестиций в 22% речь идет о сумме порядка 600 млрд. долларов в год. Все золотовалютные резервы, — 530. В проекте решения Форума предлагается сократить их до 350. То есть переварить-то нашей голодной экономике надо какие-то 150-180 млрд. Это шутки, понимаете?
Что такое один современный инвестиционный проект? Мы говорим, например, что большую часть нефтепродуктов нужно у себя производить, а не перерабатывать за рубежом. Постройка серьезного нефтеперерабатывающего, нефтехимического комплекса — это от 50 млрд. То есть привлекаемых из резерва сумм хватит на три таких комплекса. Всего!
Теперь по поводу потерь, которые мы несем от складирования денег в золотовалютных резервах по нынешней схеме. Мы теряем ежегодно не менее 50 млрд. долларов от того, что храним их за рубежом. Это элементарный подсчет. Учет, согласно нашим законам, ведется в рублях, держим мы фонды, при этом, в зарубежных валютах.
Рублевая инфляция на момент, когда я делал доклад на эту тему, еще в 2007 году, составляла по разным оценкам от 10 до 15%. С тех пор, действительно, инфляция снизилась, но, с другой стороны, резко снизилась доходность тех инструментов, в которых мы храним эти фонды. Потому разница между инфляцией и доходностью этих инструментов составляет как минимум 5-6 процентных пунктов. Это то, что мы с вами просто теряем, потому что они же в рублях подлежат учету.
Даже при неизменности валютного курса потери стабильны именно в этих масштабах.
Наконец, любому финансисту известно, что такое недополученный доход. Мы фактически не даем возможность этим деньгам работать в экономике и заработать новую добавленную стоимость. С учетом этого потери доходят до 100 млрд. долларов в год.
Если хотя бы частично вернуть правило валютного контроля, которые существовали до 2003 года, то мы элементарно можем хотя бы половину оттока капитала вернуть назад. Мы ведь понимаем, что основной отток вообще никак не связан с инвестиционными условиями. Вот вам в сумме те величины, которые легко переварит российская экономика, и они добавят нам 2-3, а при их адресном направлении, — 4 процентных пункта годового экономического роста.
Be the first to comment on "Кредитно-финансовая система России: КАК ДОБИТЬСЯ ЭФФЕКТИВНОСТИ?"