Центристы (В. Путин) апеллируют к идее национального развития,но не способны сформулировать последовательную концепцию илистратегию для воплощения в жизнь этой идеи[1]Р. Саква, английский политолог… События последних двух десятилетий и задачи созиданияновой России поставили наше общество перед необходимостьюопределения новой российской идентичности[2]А. Торкунов, профессор МГИМО(У)

Состояние и перспективы международной и региональной безопасности — важнейшая характеристика состояния и перспектив ВПО в мире [3].

Надо признать очевидное: создание системы евразийской безопасности «от Лиссабона до Владивостока» остается и будет в будущем не более, чем политическим лозунгом, о котором вспоминают каждый раз по соответствующему случаю, но который никогда не станет реальной политикой в Европе и Евразии. На деле Запад создал исключительно «для себя» систему безопасности, основанную на НАТО, которая в XXI расширяется уже не только в Европе, но и в ЦА и Ю-В Азии. Эта система безопасности, созданная США после Второй мировой войны вполне эффективно защищала американо-британские интересы в мире в последние 60 лет и ни у США, ни у Великобритании нет оснований ее менять в угоду создания какой-либо иной системе.

Более того, существующая мировая финансово-экономическая система очевидно наиболее выгодна двум крупнейшим мировым финансовым центрам — Нью-Йорку и Лондону,— которые извлекают максимальную выгоду, управляя мировыми финансами и контролируя основные международные  финансовые  институты.

Так, например, основной внешний государственный долг сохраняется за США и Великобританией, которые «позволили» участвовать в этом процессе Германии и Франции на более скромных условиях [4].

Как видно из приведенных данных, англо-американский финансовый контроль в мире позволяет США и Великобритании кредитоваться за счет мировой экономики.

Очевидно, что подобная ситуация не может устраивать другие страны, прежде всего те, масштабы и темпы роста экономики которых позволяют им претендовать на свою роль в мировых финансово-экономических процессах. Речь идет прежде всего о гранях БРИКС, которые начали играть все более активную не только экономическую, но и политическую роль.

В частности, в рамках «двадцатки», чье значение постепенно становится больше, чем «восьмерки». Как пишет Н.Яковенко, «…При этом аналитики обращают внимание и на то, что если в рамках «восьмерки» Россия вела партию, по сути дела в одиночку, то в «двадцатке» — совершенно очевидна активная и солидарная линия стран единомышленников, партнеров, наконец, союзников. Более того, действиям стран Запада в попытке изолировать Россию и не допускать на саммит «двадцатки» в Австралии, партнеры по БРИКС дали жесткий отпор, и осудили практику санкций против России и неприемлемость попыток решать, кто вправе участвовать в саммитах «двадцатки», а кто нет. На эту ситуацию эксперты отреагировали однозначно: ожидаемый сюрприз для Западной группы стран. Более того, наблюдатели выражают удивление относительно того, что Западные политики не просчитывают такой очевидной реакции со стороны членов БРИКС» [6].

По мере изменения соотношения экономических, а теперь уже и политических сил не в пользу Запада, все больше значение приобретает сохранение за США Мирового лидерства в области наукоемких технологий (и как следствие, — качестве ВиВТ) и военной мощи, а также тех военно-политических союзов и двусторонних отношений, которые позволяют США говорить о руководстве или глобальной военно-политической коалицией.

Иными словами, сохранение рычагов управления мировыми финансами, торговлей и экономикой во многом зависит от способности обеспечить такой контроль военно-силовой поддержкой, существованием такой системы безопасности для стран-лидеров, которая обеспечивала сохранение геополитического и военно-политического статус-кво в мире.

Угрозу, даже гипотетическую, такому изменению геополитического статус-кво, западные страны рассматривают в качестве прямой и непосредственной угрозе контролируемой   или   системы   безопасности в мире и способности управлять мировыми финансами, торговлей и экономикой. Кризис на Украине отчетливо показал как этот механизм действует на практике: достаточно было поставить под сомнение готовность Украины стать на крайне невыгодных условиях частью этого пространства, как были «включены» все механизмы — политические, военные, финансовые для того, чтобы «исправить» эту ситуацию.

Соответственно надо признать, что без политической и военной интеграции евразийских государств (не вошедших в НАТО или систему военных союзов, создаваемых США), обеспеченной сознательной информационной и культурно-образовательной (идеологической) политикой, обеспечение безопасности в Евразии и проект евразийской интеграции превратится в простое соглашение о торговле. Тем более, что масштабы экономической интеграции в Евразии не являются такими уж впечатляющими. Они очевидно не смогут предопределить геополитическое будущее Евразии сами по себе. Тем более, они не смогут автоматически превратить Россию в центр евразийской интеграции — «российское ядро» всего интеграционного процесса, что хорошо видно из следующих данных.

В силу разного рода объективных     и     субъективных     причин — и это хорошо показали события на Украине 2013-2014 гг.— вопросы безопасности в Евразии станут в ближайшие годы наиболее приоритетной проблемой, которую можно решить исключительно с    помощью    евразийской    интеграции.

И не только экономической и торговой — о чем много говорится,— но и военно-политической. Прежде всего, в области ПВО, а в перспективе— ВКО. Альтернативы этому процессу с точки зрения обеспечения безопасности государств Евразии просто нет, хотя пока что он и не находится в системе политических приоритетов. Если согласиться с утверждением, что существование эффективной ВКО равнозначно наличию суверенитета, то нужно признать, что без ВКО понятие «безопасность» теряет всякий смысл.

Таких важнейших причин несколько. И связаны они с изменением в соотношении мировых сил, новой ролью Евразии, развитием ВВТ и новейших технологий, радикальными изменениями основных грузопотоков и мировой торговли. Но главной причиной остается геополитическая ситуация в мире, где роль Евразии вообще и региона, который 3. Бжезинский назвал «Европейскими Балканами», стремительно возрастает. Можно по-разному относиться к 3. Бжезинскому, в том числе полагая, что его взгляды устарели и не отражают современного понимания американской элитой международных реалий, но представляется, что именно он лучше других показал роль этого региона в современном мире, откровенно и ясно изложив существующую, а не декларативную американскую стратегию в Евразии.

В частности, в своей известной книге, название которой политологи часто приводят не полностью, — «Великая шахматная доска. Господство Америки и его геостратегические императивы» — он откровенно писал: … «Евразийские Балканы» гораздо больше по своим размерам, еще более густо населены и этнически неоднородны. Они расположены на огромной территории, которая разграничивает центральную зону глобальной нестабильности,., и включает районы Юго-Восточной Европы, Средней Азии и части Южной Азии, района Персидского залива и Ближнего Востока.

«Евразийские Балканы» составляют внутреннее ядро огромной территории, имеющей удлиненную форму (см. карту), и имеют весьма серьезное отличие от внешней окружающей зоны: они представляют собой силовой вакуум. Хотя в большинстве государств, расположенных в районе Персидского залива и Ближнего Востока, отсутствует стабильность, последним арбитром в этом регионе является американская сила. Нестабильный регион  внешней  зоны  является,  таким образом, районом гегемонии единственной силы и сдерживается этой гегемонией…

«…Евразийские Балканы», расположенные по обе стороны неизбежно возникающей транспортной сети, которая должна соединить по более правильной прямой самые богатые районы Евразии и самые про-мышленно развитые районы Запада с крайними точками на Востоке, также имеют важное значение с геополитической точки зрения. Более того, «Евразийские Балканы» имеют важное значение с точки зрения исторических амбиций и амбиций безопасности, по крайней мере, трех самых непосредственных и наиболее мощных соседей, а именно России, Турции и Ирана, причем Китай также дает знать о своем возрастающем политическом интересе к региону. Однако «Евразийские Балканы» гораздо более важны как потенциальный экономический выигрыш: в регионе помимо важных полезных ископаемых, включая золото, сосредоточены огромные запасы природного газа и нефти» [8].

Примечательно, что к «зоне нестабильности» 3. Бжезинский относит не только страны Северной Африки и Ближнего и Среднего Востока, но и часть европейских районов России (Поволжье) и восточные области Украины. Эпицентром же этого турбулентного региона он справедливо выделяет Казахстан, Киргизию, Таджикистан и Узбекистан.

Другая причина, объективно способствующая заинтересованности евразийских государств в создании ВКО,— изменение удельного веса в экономике, торговле и политики стран Евразии и АТР. В том числе и для России. В. Никонов считает, например, что «… в ближайшие пять-десять лет доля рынков стран АТР в России будет как минимум сопоставима с европейской, на которую сейчас приходится половина нашей внешней торговли» [9]. Подобные радикальные сдвиги не могут не отразиться на всем комплексе военно-политических отношений в Евразии, отдельные регионы которой уже объявлены приоритетными для национальной безопасности России, США и других государств. Не случайно именно в этом контексте можно рассматривать идею ЕвроПРО. Как пишет академик А. Арбатов, «… очевидно, что ЕвроПРО НАТО, запланированная без участия России и вопреки ее возражениям, не является базой для сотрудничества… А российская ВКО … будет плохо совмещаться с общей (или сопряженной) системой ЕвроПРО России — НАТО» [10].

Эти процессы происходят на фоне активизации военной политики практически всех евразийских государств и, в более широком контексте, стран АТР, где военные расходы за последнее десятилетие выросли на 100%. Стремительно меняются ВВТ и концепции их использования, растут риски и стратегические неопределенности, усиливается конфликтность практически на всем континенте— от Центральной до Юго-Восточной Азии.

Объективно процесс евразийской интеграции противостоит двум влиятельным существующим в мире военно-политическим реалиям. Во-первых, очевидному военно-технологическому превосходству США в XXI веке, которое правящие круги этой страны рассматривают как условие существования этого государства в мире. «Сегодня у Соединенных Штатов нет равных в военной мощи…»,— заявил в «Стратегии национальной безопасности США» [11] в 2002 году Дж. Буш. Надо сказать, что сохранение технологического и военного превосходства США в мире никем не ставится под сомнение в правящей элите страны. Ни демократами, ни республиканцами. Споры идут о том, каким образом развить это превосходство, на каких направлениях, и с какой эффективностью. И в этом суть научно-технической политики страны, где приоритеты НИОКР и технологий уже многие десятилетия остаются главными приоритетами.

Во-вторых, США осуществили формирование военно-политической коалиции в Евразии с участием широкого круга государств, обеспечили стремительный рост поставок ВВТ в эти страны, создание объединенной системы ПРО от Австралии до Аляски. США стремятся вовлечь в свою политику (естественно, на своих условиях) многие государства— от Японии и Филиппин до Вьетнама и Монголии, создавая благоприятные условия для проекции своей военной силы на континенте. В частности, как отмечает профессор С.Небренчин, «…переход к постиндустриальной экономике знаний знаменует начало азиатского цикла накопления капитала, а это означает новый виток геополитического противоборства вокруг Евразии, где уже сейчас протекает около 80% войн и вооруженных конфликтов. При этом в эпицентре столкновения глобальных интересов оказывается все постсоветское пространство» [12].

Этот процесс развивается стремительно, а его последствия (в т.ч. военно политические) проявляются достаточно быстро. Динамика изменений измеряется годами, а не десятилетиями. Так, по оценке китайских экспертов, например, «в 2012 году политико-экономическая ситуация в АТР претерпела глубокие изменения, что существенно сказалось на глобальной политической, экономической, дипломатической обстановке и в сфере безопасности. Судя по ситуации в этом регионе, мир, процветание и сотрудничество остаются главной тенденцией развития, но во внутренней и внешней политике ряда стран внутри и вне региона произошли некоторые изменения, в результате чего обстановка в регионе стала усложняться, а неопределенности — увеличиваться» [13].

Похоже, что стремительное развитие событий в Евразии и АТР намного опережает прежние оценки, подход к которым формировался в предыдущие десятилетия. Возможно, что правящие элиты евразийских государств просто не успевают осознавать то, что происходит в мире, оставаясь в плену инерции мышления. К сожалению, это относится не только к экономическому аспекту отношений, но и к военно-политическому. Известный китайский эксперт Ли Шэньминь по этому поводу написал в конце 2012 года: «США в слепой самоуверенности направили острие атаки против двух держав — России и Китая. Однако в ближайшие годы Америка как государство-империя будет слабеть, и для замедления этого процесса ей придется все больше опираться на Европу, Японию и другие страны. Пока сложно предсказать, каким окажется через 20-30 лет результат сотрудничества, конкуренции, игр и борьбы между крупнейшими государствами и группировками мира, однако уже сейчас ясно одно: с момента начала мирового финансового кризиса и до 20-30-х годов нынешнего века, а возможно и до его середины, мировая архитектура будет находиться в состоянии сильной турбулентности и даже потрясений» [14].

Средствавоздушно-космического нападения в новых геополитических условиях становятся главным инструментом военной политики, а концепции их использования — новыми направлениями в развитии военного искусства. Это — характерная черта, ставшая реальностью еще при ведении военных действий в Югославии и Ираке, но она особенно отчетливо проявилась в войне против Ливии, где основными средствами поражения стали авианалеты и крылатые ракеты морского базирования.

В силу этого средства ПРО и ПВО стали основой потенциалов обороняющихся держав, от качества которых зависело, сможет ли тот или иной режим защитить себя и суверенитет страны. Наличие или отсутствие таких средств изначально рассматривается в качестве главного условия обеспечения безопасности государства. Сильная ПВО Сирии, в отличие от слабой ПВО Ливии, позволила ей сопротивляться внешнему давлению не несколько недель, а более двух лет. Сильная ПРО Израиля позволила ему нейтрализовать потенциал ХАМАСа в течение нескольких дней, фактически сведя на нет политические расчеты на террористические пуски.

Эта же тенденция превращает средства ВКО в политический инструмент и предмет переговоров. Причем в политический инструмент евразийской интеграции. Так же, как в свое время в Европе ядерное оружие и базы США стали главным политическим инструментом при создании НАТО. Учитывая, что удельный вес воздушно-космических средств нападения и обороны в общих военных потенциалах замещает в ряде случаев традиционные средства, можно сделать вывод: они неизбежно станут предметом обсуждения не только на экспертном, но и на самом высоком политическом и военном уровнях. Речь, конечно, идет не только о проблематике ЕвроПРО, но и в целом о ВКО как в евразийском, так и двусторонних аспектах.

Причем не только в традиционном понимании — ограничение ВВТ, — но и в широком контексте, а именно: создание системы региональной безопасности, военно-политического и военно-технического сотрудничества, возможного формирования новых коалиций и союзов, например, в области создания объединенных или даже единых систем ПВО и ПРО. Наравне с набирающими силу в Евразии интеграционными процессами, военно-политическая интеграция в области ВКО может стать главным интеграционным стимулом, оттеснив на второй план даже соображения экономической выгоды.

Возможные переговоры по проблематике ВКО можно условно разделить на функциональные, — посвященные отдельным видам наступательных и оборонительных вооружений,    например, стратегическим неядерным крылатым ракетам (СКР) или гиперзвуковым летательным аппаратам, а также роли ядерного оружия вообще, в частности, нестратегического,— и на двусторонние — посвященные развитию или ограничению ВТС с отдельными государствами Евразии. Классический пример — отказ России от поставок в Иран ЗРК С-300, закупка систем ПВО Сирией, Вьетнамом и другими странами. Это уже признается на Западе. Как отмечает Федерация американских ученых в своем докладе, посвященном обзору позиции «НАТО в области сдерживания и обороны (DDPR)», нестратегические ядерные силы не являются ни причиной, ни решением вопроса европейской безопасности, однако недостаток политического руководства ведет к тому, что эти системы обладают легитимностью, которой они не должны обладать» [15].

«Недостаток политического руководства» выражается в том, что отсутствует сам предмет переговоров — ограничение неядерных стратегических вооружений,— что, в свою очередь, неизбежно ведет к тому, что другие страны начинают (или усиливают) собственное производство таких систем. Так, в течение ряда лет в России фактически не велись работы по ГЗЛА и ударным БЛА, однако, учитывая действия США, руководство страны было вынуждено, например, принять решение о создании холдинга, который будет заниматься разработками гиперзвуковых технологий, в том числе и в сотрудничестве с Индией [16].

Эти тенденции практически иллюстрируются тем, что сегодня в США реализуется, например, проект создания высокоточных неядерных систем вооружений, при помощи которых можно поражать любую точку земного шара в течение одного часа (Prompt Global Strike) после получения приказа. Понятно, что создать ВКО всей территории страны (стран) или континента для защиты от десятков тысяч высокоточных КР и ЛА будет малореально, и Россия будет вынуждена отвечать своими СНВ, что, собственно, и было отражено в новой редакции Военной доктрины страны 2012 года.

Важно подчеркнуть, что растущая активность США в военной области вообще, и в области ВКО в Евразии, в частности, являются частью их общей евразийской стратегии дестабилизации и дезинтеграции стран Евразии, которая

прикрывается рассуждениями о внедрении в этих странах американской системы ценностей. Так, в докладе помощника Госсекретаря США по вопросам Южной и Центральной Азии Р. Блейка-младшего говорится: «Расширение нашего взаимодействия с правительствами стран Центральной Азии направлено не только на безопасность и экономические вопросы, но неизменно включает в себя откровенные и открытые дискуссии о необходимости политической либерализации, предоставления большей свободы гражданскому обществу, а также о необходимости уважать общепризнанные права человека» [17].

Процесс евразийской интеграции в узком понимании — как торгово-экономическая интеграция трех стран (плюс, возможно, Киргизии и Таджикистана) — пока что обходит вниманием проблему создания единой системы воздушно-космической обороны (ВКО) на всей Евразии (ограничиваясь на данном этапе созданием объединенной системы ПВО СНГ), либо, хотя бы, на первом этапе,— на территории постсоветских государств. Между тем, реалии таковы.

С экономической точки зрения адекватные военные усилия каждого из евразийских государств по отдельности невозможны, так как их потенциалы несопоставимы с возможностями США и их союзников. Это хорошо иллюстрирует сравнение военных расходов США и других стран в 2011 году, из которого, например, видно, что в абсолютных величинах военно-экономические возможности России сопоставимы с возможностями Франции, Великобритании или Японии (71,9 млрд. долл.— Россия; 62,5 млрд. — Франция; 62,7 млрд. долл. — Великобритания и 59,3 млрд. долл.— Япония), при том, что относительно ВВП расходы этих государств ниже, чем российские.

Безусловными мировыми лидерами по военным расходам являются США (711 млрд. долл.) и Китай (143,0 млрд. долл.), чьи доли в мире составляют 41% и 8,2% соответственно. Если же учесть военные расходы других союзников США— Германии, Саудовской Аравии, Италии, Южной Кореи, Канады и Турции, — то становится ясно, что военные возможности России (даже с учетом расходов КНР) никогда не будут в ближайшие годы даже сопоставимы с расходами ведущих развитых государств [18].

Пытаться соревноваться, имея соотношение в экономических и военных силах 10 к 1, в принципе бессмысленно. Безопасность будет необходимо обеспечивать асимметричными мерами по наиболее приоритетным направлениям. Таковым направлением, безусловно, является создание ВКО, способное нейтрализовать как ядерный, так и неядерный стратегический наступательный потенциал. Доля расходов на ВКО в общих расходах на оборону может составлять 15-20%.

[1]  Саква Р. Диалог и разногласия//Российская газета. 2013. 6 ноября. С. 8.

[2] Торкунов А. В. Современная история России в международном контексте//Вестник МГИМО (У). 2012. N 6 (27). С. 8.

[3] Подберезкин А. И. Военные угрозы России. М.: МГИМО (У). 2014.

[4] База данных по транспортной статистике      ЕЭК OOH/http://w3.unece.org/pxweb/quickstatistics/readtable.asp? qs_id=17&lang=14

[5] База данных по транспортной статистике      ЕЭК          OOH/http://w3.unece.org/pxweb/quickstatistics/readtable.asp? qs_id=17&lang=14

[6] Яковенко Н. БРИКС: Новый расклад в мире/«ИноСМИ». 2014. 30 anpeHH/http://www.inosmi.ru/world/20140430

[7] Едовина Т. Кризис вокруг Украины скажется на кредитных рейтингах стран СНГ//Коммерсант. 2014. 14 мая. С. 8.

[8] Бжезинский 3. Великая шахматная доска (Господство Америки и его геостратегические императивы). М.: Международные отношения, 2010. С. 149-150.

[9] Никонов В. А. Стена больше не нужна//Российская газета. 2012. 14 ноября. С. 9.

[10] Арбатов А. Г. Противоракетные дебаты: в поисках согласия//Воздушно-космическая оборона. 2012. N 4 (65). С. 22.

[11] National Security Council. The National Security Strategy of the United State of America.Wash, DC: USGPO, 2002, September, P. 1.

[12] Небренчин С. Иран в евразийском контексте   внешней   политики   России/НАТО: мифы   и   реальность.   Уроки   для   России и мира. М.: ИНВИССИН, 2012. С. 111.

[13] Взгляд из Китая: глубокие изменении в      политико-экономической   обстановке АТР в 2012 году//«Жэньшинь Жибао. 2012. 28  декабря/Эл.  ресурс  «Евразийская  обоpoнa»/http://eurasian-defence.ru

[14]    Китайский   аналитик   Ли   Шэньмин: о глобальной роли США в обозримой перспективе 2012. 20 сентября/Эл. ресурс «Евразийскаяoбopoнa»/http://eurasian-defence.ru

[15]   Non-Strategic   Nuclear   Weapons.   FAS Special Report. N З/Эл. Ресурс Федерации американских y4eHbix/http://www.fas.org/pubs/

[16] Развитие отечественного гиперзвука — реальность/Эл. ресурс «Военное обозрение 2012. 7 HOfl6pH/http://topwar.ru

[17] Помощник Госсекретаря США Роберт Блейк —  о  концепции  присутствия   США в Центральной Азии. 27 июля 2012 г. Эл. ресурс      «<t>epraHa»/http://www.fergananews. com

[18] U.S. Military Expenditures US. Other Countries/http://images.yandex.ru

А. И. Подберезкин,

д-р истор. наук, профессор МГИМО